• Русский
  • English

Фронтир межэтнической конфликтности в моделях социального поведения молодежи (на примере социологических исследований в Ханты-Мансийском автономном округе)

Докладчик

Галина Мартынова

Текст материала: 

М. Ю.Мартынов

Г.И.Мартынова

(Сургут)

 

Фронтир межэтнической конфликтности в моделях социального поведения молодежи (на примере социологических исследований в Ханты-Мансийском автономном округе) [1]

 

Современные исследователи отмечают возрастание социальных рисков, для молодого поколения в период выбора молодыми людьми стратегии жизни, траектории жизненного пути, модели социального поведения (Чупров, Зубок, 2009, 17-18).

Особую опасность при этом представляет втягивание молодежи в конфликты на межэтнической почве. Предпосылку этих рисков нередко видят в пробелах формирования ценностных ценностной сферы сознания молодых людей, порождающих ксенофобские и интолерантные установки.

Однако определенным диссонансом здесь выглядят результаты социологических исследований. Так, известный этносоциолог Л.М. Дробижева на основе изучения потенциала межнационального согласия в г. Москве обращает внимание на то, что, «42% москвичей редко испытывают враждебность к людям других национальностей, 44% не испытывают или практически не испытывают и только 11% испытывают часто» (Дробижева, 2015, 86).

В связи с этим, можно сделать предположение, что причиной, порождающей фронтиры, зоны межэтнической конфликтности лежат не столько в ценностной, сколько в социально-экономической сфере.

Необходимо сделать лишь одно уточнение. Под неудовлетворенностью в социальной сфере, в данном случае, следует понимать не просто ситуацию депривации, а определенную устойчивую модель социально-экономического поведения. Для этой модели – назовем ее редистрибутивной - характерна заинтересованность в поддержании экономики распределительного типа и широкое использование социальных услуг, предоставляемых государством. Поэтому, основу, так называемых межэтнических конфликтов, в том числе в молодежной среде, составляют не националистические или ксенофобские предрассудки, а вполне рационально осознаваемое стремление не допускать к государственной системе обеспечения социальной поддержки конкурентов в лице приезжих. Исследование, осуществленное нами в марте-апреле  2015 г., должно было, в числе прочих задач, проверить эту гипотезу[2].

В ходе упомянутого исследования мы задавали нашим респондентам простой вопрос: «Есть ли у Вас друзья из числа представителей других национальностей?». Как и прежде, подавляющее большинство – 89% - из числа опрошенных молодых людей ответили на него утвердительно. Совершенно очевидно, что молодые люди в своем подавляющем большинстве на личностном, поведенческом уровне не имеют никаких расовых или националистических предрассудков и никоим образом не являются ксенофобами.

В то же время, на вопрос: «Как Вы относитесь к представителям следующих народов …?» значительное число респондентов демонстрирует неприязненное отношение к некоторым национальностям, особенно – к представителям народов Кавказа (почти половина опрошенных). Складывается парадоксальная ситуация, когда ксенофобов, вроде бы, нет, а ксенофобия, тем не менее, процветает.

Применив методику факторного анализа, мы выделили в основном массиве опрошенных кластер «интолерантных» респондентов, для которых характерны следующие признаки: отрицательное отношение к лицам других национальностей, отрицательное отношение к межнациональным бракам, отрицательное отношение к мигрантам, положительное отношение к националистическим организациям.

Сопоставляя ответы респондентов с интолерантными установками на вопрос: «Беспокоят ли Вас или Вашу семью следующие социальные проблемы?»  с ответами всех респондентов, мы обнаружили, что эта группа опрошенных в большей мере отмечает низкий уровень доходов, более тяжелые условия труда, меньшую возможность для отдыха, получения медицинской помощи, получения образования и т.д.

Казалось бы, можно сделать вывод, что фактором, порождающим рост экстремистских настроений, выступает депривация, плохое социально-экономическое положение этой части молодежи.

 Однако, познакомившись с ответами на другой вопрос: «Как Вы оцениваете материальное положение Ваше или вашей семьи?», мы обнаружили, что ситуация здесь у кластера респондентов с интолерантными установками нисколько не хуже, а в некоторых случаях, даже, лучше, по сравнению с основным массивом опрошенных.

Это, впрочем, не мешает респондентам из группы с интолерантными установками в существенно большей мере полагать, сегодняшнее социальное устройство является несправедливым (34,4% против 25,4% в основном массиве).

В этой связи, весьма примечательными являются ответы на вопрос: «С чем Вы связываете надежды на улучшение своего материального положения, в первую очередь?». Среди респондентов с интолерантными, националистическими установками гораздо больше, по сравнению с общим массивом ответов, доля тех, кто связывает улучшение своего материального положения, в первую очередь, с «получением высокооплачиваемой работы» и «занятием хорошей должности», и существенно меньше доля тех, кто собирается это делать путем «продолжения образования и повышения квалификации».

Уровень доверия политическим институтам в целом у опрошенной молодежи оказался невысоким. Но даже на этом фоне, судя по результатам опроса, и уровень правосознания, и степень доверия к политическим институтам, например – к Президенту, со стороны группы респондентов с интолерантными, националистическими установками оказался заметно ниже.

Характерно, тем не менее, что опрошенные респонденты, в том числе входящие в кластер с интолерантными установками, выступают за сохранение демократических политических институтов. В подобной политической картине мира эти институты, например выборы, очевидно, предстают не столько средством артикуляции общественных интересов и формирования власти, сколько способом оказания на нее давления.

Существование подобных групп людей, с высоким уровнем запросов, обладающих политическими правами, позволяющими добиваться удовлетворения этих запросов не личным трудом, а путем давления на государство для получения преференций и социальной поддержки, было известно уже в древности под названием «охлос», и описано, в частности, Платоном.

Подведем итоги. Причины формирования конфликтной «ксенофобской» модели социального поведения в молодежной среде носят социальный характер и связаны с сохранением специфического «раздаточного» типа экономики, объективно создающего ситуацию социального конфликта между группами людей по поводу доступа к присвоению социальных благ. Это противостояние проходят не столько по линии разделения этносов, сколько по линии «местный» - «приезжий», и лишь камуфлируется в «одежды» национализма, заботы о сохранении национальных традиций, культуры и т.п.

Молодежь находится в этой общественной среде и в полной мере испытывает влияние этих объективных тенденций. Поэтому воспитательные меры по предотвращению выталкивания молодежь во фронтир ксенофобии и маргинализации, хотя и небесполезны, но никоим образом, без изменения типа экономики, не смогут существенно повлиять на ситуацию.

 

Литература

 

1. Дробижева Л.М. Потенциал межнационального согласия: осмысление понятий и социальная практика в Москве // Социс. 2015. № 11. С. 80-90.

2. Чупров В.И., Зубок Ю.А. Молодежный экстремизм: сущность, формы проявления, тенденции. – М., Academia, 2009.

 

 

[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ «Модели социального поведения молодежи Югры и формирование региональной идентичности»», проект № 15-13-86001.

[2] Генеральной совокупностью опроса являлись жители автономного старше 18 лет (N = 800 человек). Опрос осуществлялся методом формализованного интервью по месту жительства по стратифицированной, многоступенчатой, районированной, квотной выборке, репрезентированной по полу, возрасту и уровню образования. Репрезентативность выборки обеспечивалась соблюдением половозрастной и образовательной структуры, а также пропорций между населением, проживающим в населенных пунктах различного типа (г. Сургут, г. Нижневартовск, г. Ханты-Мансийск, Сургутский район, Нефтеюганский район, Белоярский район и Октябрьский район). Статистическая ошибка выборки не превышает 3%.

 

Русский