Постпозитивистский подход к изучению столиц как политического института

Столица как современный институт появляются вместе с национальным государством и играет ключевую роль в государственном строительстве, поскольку за счет формирования нарратива о центральности создает архетип государства и внутреннюю дихотомию «центр-периферия», тем самым, трансформируя восприятие пространства и социальные практики населения.

Столица является элементом пространственной организации общества, поэтому для того, чтобы понять её роль в политических процессах мы обратились, в первую очередь, к поиску научной парадигмы, дающей ключ к объяснению пространства как независимой переменной политических процессов. Данная проблематика является традиционной областью исследования политической географии и геополитики, поэтому поиск данной парадигмы начался именно в этом дисциплинарном поле. Был проведен анализ эволюции подходов в геополитике, который выявил, что данное направление мысли можно считать не отдельной теорией, а скорее дисциплиной, формурующей пространство для развития различных направлений и школ. К началу XXI в. в геополитике оформились две основные школы – ревизионистская и критическая. Обе опирались на критику классиков, но пошли разными направлениями – ревизионисткая нашла опору в неореализме, в то время как критическая замкнулась в конструктивизме.

Первым результатом исследования является последовательная концептуализация базовых понятий геополитики – пространство, пространственность, географическое положение, суверенитет, центр-периферийные отношения – одновременно в двух традициях: неоклассической (ревизионистской) и критической. Данный подход позволил, с одной стороны, показать многогранность понимания этих явлений, а с другой, через их, противопоставление, обозначить их комплиментарность. Другими словами, концептуализации не оказались исключающими друг друга, диаметральными по содержанию, но, скорее, дополняющими друг друга, создающими стереоскопическое видение предмета исследования. Несмотря на то, что обе геополитические школы позволяют решить отдельные вопросы, в целом, вопрос о роли пространственных факторов в политическом развитии оказался непосилен каждому из данных направлений. Стало очевидным, что ответ на данный вопрос может быть найден только в методологическом синтезе позитивистских и постпозитивистких идей.

Второй результат исследования заключается в выдвижении синтетической теории волн геохронополитическх трансформаций, соединяющей позитивистский и постпозитивисткий подходы в геополитике. В процессе синтеза были интегрированы положения критической геополитики, разделяющей абсолютное и относительное пространство и  выводящей первое за пределы анализа, социального конструктивизма, обобщающего идеи о формировании социальных институтов из субъективных знаний человека, и эволюционной морфологии, подсказывающей, как в процессе развития субъективные формы институционализируются в человеческом сообществе. Были выделены четыре стадии геохронополитических трансформаций, которые позволяют, с одной стороны, развести место структурных и личностных факторов в политическом процессе, а с другой, ‑ показать их системную взаимодополняемость. Данная теория открывает новое – посткритическое – направление в геополитике и может быть положена в основу изучения различных феноменов, и в нашем случае была использована для анализа института столиц.

В ходе теоретической разработки стало очевидно, что для того, чтобы понять, как столица влияет на политические процессы, необходимо вначале выделить позитивисткие и постпозитивисткие основания и данного явления. Третьим результатом исследования следует считать концептуализацию понятия «столица», которое было сделано вначале отдельно для позитивистской и постпозитивисткой парадигм. Для позитивизма столица представляется местом управления суверенитетом государства, для постпозитивизма – местом, формирующим идеальный образ (архетип) политического образования. В обоих подходах, как мы видим, столица представляется, в первую очередь, единой конкретной локацией в пространстве (иногда, впрочем, распределенной между несколькими населенными пунктами), играющей ключевую, системообразующую функцию в формировании и последующем развитии политии.

Четверым результатом работы стало выведение коэффициента столичности и основанной на нем типологии столиц. В позитивистской традиции многие исследователи обращали внимание на различия между столицами – доминирующими центрами своих стран (Париж), столицами – центрами, равновеликими крупнейшим городам страны (Берлин) и столицами – небольшими городами, выполняющими исключительно административную функцию внутри политической системы (Вашингтон). В ходе исследования эти три типа на основе коэффициента столичности политии были выделены в отдельные кластеры: макростолица моноцентричной политии, макростолица полицентричной политии и микростолица полицентрической политии. За основу коэффициента была взята численность населения столицы как наилучший показатель рационального выбора людей и среднеквадратическое отклонение от численности трех крупнейших городов страны. Данный показатель был рассчитан для всех суверенных государств мира.

Пятый результат стал итогом анализа эволюции морфологических форм столичного города, который показал, что современный институт столицы появляется вместе с процессом формирования национальных государств в позднем средневековье и связан с тем, что к институциональному наполнению локации (место размещения короля, двора или казны) начинает добавляться символическое наполнение столицы, выступающей в виде образа формируемой нации. Столица начинает играть ключевую роль в национальном строительстве через то, что она позволяет сконструировать дихотомию «центр-периферия» в политии.

Тем не менее, несмотря на очевидное символическое значение столицы в политических процессах, сторонники позитивисткого подхода считают, что это значение является дополнительным, в то время, как базовым остается именно размещение органов государственной власти. Для проверки гипотезы о первичном значении символических ресурсов для понятия столичность было решено провести эмпирическое исследование городов, позиционирующих себя в качестве столиц, однако в которых нет и никогда не было институционального оформления столичности. Были выбраны случаи «первой столицы России» Старой Ладоги (Ленинградская область), «столицы» вассального феодального образования Касимовское ханство Касимова (Рязанская область) и «столицы Мышиного царства» Мышкина (Ярославская область). За два года было проведено десять экспедиций, собрано около трехсот анкет опросов населения этих городов, несколько десятков экспертных интервью, обработаны устные, письменные и визуальные источники из несколько десятков учреждений образования, науки, культуры и туризма данных населенных пунктов.

По итогам эмпирических исследований можно сформулировать шестой результат исследования. Данные показали, что отсутствие институциональной основы не мешает данным городам актуализировать понятие столичность. Более того, символического капитала (иногда даже шуточного) оказывается достаточно, чтобы артикулировать наличие иерархических отношений между мифической столицей и некой периферией и даже выстраивать нарратив о некой нации, образованной данными отношениями. При этом механизмы формирования столичного нарратива во всех трех случаях оказались разными: в Старой Ладоге это был изначально официальный дискурс, воспринятый населением, в Мышкине народный дискурс, наоборот, оказался затем востребован официальной властью, и наконец, в Касимове нарратив не поддерживается властью и распространен только в узких сегментах общества – среди татарской общины и городской интеллигенции.

Эмпирическое доказательство первичности символического значения столицы позволяет вернуться к изначальной идее работы и применить теорию волн геохронополитических трансформаций на собранном материале. На следующем этапе были созданы концептограммы геохронополитических представлений жителей трех исследуемых городов и методом концептуального картирования ментальные карты пространства данных населенных пунктов. Седьмым результатом работы является выявление в сознании жителей оформившего специфического «столичного» пласта городского пространства. В дополнение к традиционным для любого города официально-административному, деловому (торгово-купеческому) и сакрально-религиозному слоям, представления о столичности формируют в городском пространстве специфический слой (варяжский в Старой Ладоге, татарский в Касимове и мышиный в Мышкине). Согласно нашей теоретической модели, на первом этапе – неосознанной субъективизации – из элементов локальной идентичности формируется миф об исключительности локации (этот процесс характерен почти для любого населенного пункта). Этот миф об исключительности на втором этапе – осознанной субъективизации –  в ряде случаев порождает нарратив о государственности. В формируемой политии данная локация играет роль архетипа этого государства, его символа и организующего начала, т.е. столицы. На третьем этапе – осознанной объективизации – данный нарратив переходит в коллективное бессознательное за счет того, что трансформирует социальные практики, создавая в пространстве отдельный «столичный» слой. Наконец, на четвертом этапе – осознанной объективизации – должна была произойти институционализация государства и столицы, что не произошло в силу изначальной искусственности исследовавшихся кейсов.